Архитектор Тотан Кузембаев: «Авторская архитектура уходит в прошлое» :: Город :: РБК Недвижимость
Большое интервью основателя Архитектурной мастерской Тотана Кузембаева
Тотан Кузембаев — главная звезда российской деревянной архитектуры. За последние двадцать лет по его проектам построены десятки частных домов, павильонов, гостиниц и загородных поселков в Подмосковье, Казахстане, Прибалтике. Сейчас архитектурная мастерская Кузембаева работает сразу над несколькими жилыми кварталами в российских регионах и за рубежом.
В интервью «РБК-Недвижимости» архитектор рассказал о будущем деревянного домостроение в России, проектировании целого города в Африке и нелюбви к музеям.
— Вы любите вспоминать, что выросли в семье настоящих степных кочевников, но мне кажется, что вы и в профессии в каком-то смысле кочевник — всегда сами по себе. И ваша архитектура тоже — никуда ее не впишешь, она всегда отдельно. Это сознательный выбор?
— Очень интересное замечание. Никогда об этом не задумывался. Может быть, действительно так? Вообще, похоже. Я ведь действительно родился в семье, которая кочевала по степям, и память иногда выдает детские воспоминания, которые остались где-то там, на «жестком диске», и определяют мою жизнь. Действительно, может, я поэтому такой отдельный, и за все эти годы так ни к кому и не прибился.
— А хотелось?
— Скорее нет. Я со всеми дружу, всех люблю, но понимаю, что моя архитектура — это и правда что-то отдельное, уходящее. В каждом проекте, которым мы с моими ребятами занимаемся, очень много меня, и я считаю, это правильно. Сейчас авторская архитектура потихоньку уходит в прошлое. В массовом строительстве появляется искусственный интеллект, биотехнологии. Скоро архитектора заменит топ-менеджер с компьютером, оборудованным искусственным интеллектом, — он и будет решать все поставленные задачи. Наша профессия уже настолько ушла в технологии, в бизнес, что автор ей не нужен. А в авторской архитектуре всегда видно присутствие мастера: дрожание руки, настроение, эмоции.
— У вас вообще особое отношение к домам — вы им даже имена даете. Откуда эта традиция пошла — с вашего собственного Дома архитектора?
— Нет, так случайно получилось. Зачем-то назвали наш первый проект Домом-мостом, кто-то увидел — тоже захотел, а потом все наши заказчики стали просить, чтобы мы давали названия их домам. Уже сил нет их выдумывать, но куда деваться — сами виноваты.
— И много такого «случайного», которое потом становилось обязательным?
— Нет, мы же каждый раз все переизобретаем заново. И потом, люди, как правило, не хотят повторений. Все эксперименты провожу только на себе. Например, мой дом в Кашире, который я закончил пару лет назад, стоит на пригорке — там сложный рельеф, поэтому сделать идеально ровный дом почти невозможно. Так я его сделал специально кривым.
Дом состоит из двух половинок: одна — «Европа», вторая — «Азия». В «европейской» части оборудована большая терраса с современной мебелью, а на второй половине пол идет под откос, и мебель там не поставишь. Кстати, это отличное решение для людей в возрасте вроде меня: удобно спускаться и подниматься, можно не бояться свалиться с лестницы — ее там просто нет. Зато есть окно на уровне пола, как в юрте — можно только лежать как в степи и смотреть на горизонт.
Я его, кстати, построил из неликвида — остатков дерева и строительного мусора. У меня вдруг оказались лишние брусы, оставшиеся с прошлых строек. Ну и что их выбрасывать, что ли? Пришлось новый дом строить. Хватило даже на сарай и баню. Там все окна из старых объектов, которые мои заказчики снесли. Я забрал их себе и вставил.
— Вы же только с частными заказчиками работаете?
— Да, с государством никогда не связывались: не то чтобы специально — просто так получалось. У нас есть отдельные дома и поселки, клубы, причалы, но за этим всегда стоит частный заказчик. С частниками работать легче — борьбы меньше. Мы объясняем, почему нужно применить такое-то решение, использовать такие-то материалы, и они всегда соглашаются, даже если приходится переплачивать. Например, в этом году достроили загородную усадьбу в Латвии, которую нам заказал русский клиент. Помимо самого дома, мы сделали около ста предметов мебели из дерева.
— Как так вышло, что вы стали работать только с деревом?
— Случайно. Наш первый заказчик Александр Ежков для своего яхт-клуба «Пирогово» попросил все сделать из дерева. У меня опыта работы с этим материалом не было вообще, в чем я ему честно признался. Мы договорились, что будем делать проект вместе, прощая друг друга за ошибки. Как-то справились, проект состоялся, и я понял, что, оказывается, люблю дерево и вообще все натуральные материалы. У меня же есть дома из кирпича, камня, стекла. Но основной материал — клееная древесина, в основном лиственница, потому что она хорошо впитывает влагу, а многие наши объекты расположены возле воды. И потом, у лиственницы красивая текстура.
— Сейчас много говорят о развитии деревянного домостроения, со следующего года начнет действовать новая нормативная база. Этого достаточно для нормального развития отрасли?
— Это тот минимум, без которого вообще ничего не получится. У нас действуют ГОСТы, принятые сто лет назад, и по ним нельзя строить деревянные дома выше двух этажей. Они создавались, когда еще не было современных технологий, и простые каркасные дома из древесины горели как спички. Сегодняшние клееные конструкции почти не горят.
Если разрешат строить дома в три-четыре этажа, это станет прорывом. Мир к этому давно перешел: деревянные высотки строят и в Скандинавии, и в США, и в Канаде, и в Японии. И они делают это не потому что у них избыток древесины, а потому что это самый доступный и экологичный материал, который можно просто выращивать. К тому же, по своим характеристикам древесина не уступает бетону.
— Этой весной вы разработали концептуальный проект деревянного жилого комплекса Wood City для микрорайона Камушки рядом с «Москва-Сити». Есть ли шанс, что после вступления в силу новой нормативной базы он превратится из архитекторского манифеста в реальный проект?
— Трудно сказать, мы его делали именно как манифест-провокацию. Нам показалось, это будет хороший наглядный пример — деревянные здания на фоне небоскребов. Люди, сидящие в «Москва-Сити», с удовольствием купили бы там жилье, так что с точки зрения бизнеса это бы окупилось.
— Но вы же и сейчас проектируете деревянные жилые кварталы. Что с вашим проектом в Южно-Сахалинске?
— Он приостановлен — надеюсь, временно.
— Из-за смены губернатора?
— Да. Бывший губернатор Сахалинской области Олег Кожемяко, который был заинтересован в реализации этого проекта, сейчас избрался в Приморье. А кроме него, никому больше не интересно заниматься этим, поэтому что с проектом будет дальше, непонятно. Там планировалось строительство микрорайона на 20 тыс. жителей. Мы разработали план застройки территории трех- и четырехэтажными домами крупнопанельной деревянной сборки.
— Все ваши крупные проекты всегда не в Москве. Это сознательный выбор или просто география заказчиков такова?
— Так почему-то получается. В Москве пока нет пространства для масштабной работы. Зато в регионах есть. Например, в Казани мы с местным архитектурным бюро спроектировали рекреационного комплекса на набережной Волги — там будут эллинги, рестораны, открытый бассейн. Он сейчас на этапе согласования. В Астане мы спроектировали большой поселок с эко-фермами, но он только начинается. Еще один проект в Латвии — в 80 км от Юрмалы проектируем поселок йогов. Уже сделали генплан территории 400 га, сейчас местные архитекторы делают там ландшафт, а потом мы займемся комплексной застройкой.
— Как в «Пирогово»?
— Да, только в отличие от жителей «Пирогово», йоги — люди неприхотливые, могут жить в землянках. Им вообще можно ничего не делать. Ну мы этим воспользовались: придумали дома на деревьях, в землянках, на воде. Там предусмотрено всего около 200 домов, два клуба, ферма. Посмотрим, что получится. Еще один проект делаем в Африке.
— Как вас туда занесло?
— Русский заказчик позвал. В Уганде, на берегу озера Виктория планируется построить новый город. Это фантастически красивое место, на высоте тысячи метров. Там зимой температура +18, летом +24. Мы сначала хотели построить полностью деревянный город, но там огромные термиты, которые питаются древесиной, — они его съедят за три месяца. В результате решили, что будем строить из камня. Правда, для этого там сперва нужно построить заводы по производству стройматериалов — из-за сложной логистики туда ничего не довезти. Так что пока ждем, может, и получится. Ради этого, конечно, стоит еще пожить. Ну, а если нет — другие построят.
— Неужели нет профессиональной ревности?
— Нет, я вообще легко отношусь к этим вещам. Я даже снос своих домов принимаю спокойно. Более того, я буду только рад, если мои дома снесут и построят что-то другое. Ко мне и сейчас приходят мои старые заказчики — просят перестроить то, что я им делал несколько лет назад. Я и переделываю. Архитектура как человек: она должна рождаться, жить и умирать. Это нормально. Идея музеефикации чего бы то ни было мне не близка. Я вообще не музейный человек.
— Зачем же тогда взялись за выставку «Авангардстрой» к прошлогоднему столетию Октябрьской революции?
— Я был удивлен, когда меня пригласили в качестве архитектора экспозиции, учитывая, что это совсем не моя стихия. С другой стороны, авангард — важная тема, и меня лично очень волнует все, что связано с этим наследием.
— Для него сейчас не лучшие времена.
— Это правда. Ничего хорошего сейчас не происходит, но и поделать ничего нельзя. Когда сносили Таганскую АТС, я вместе с другими архитекторами подписал письмо против сноса. Ну, а толку-то? Архитекторов никто не слушает. У нас нет никаких других рычагов, кроме призыва к совести.
— Сами архитекторы тоже далеко не всегда руководствуются соображениями совести.
— Это другое дело. Я всегда говорю: нужно начинать с себя. Многие коллеги жалуются, мол, опять черт знает, что заказали, да еще в центре города. Так откажитесь! Никто же ведь не отказывается ни от чего.
— На это обычно отвечают: не мы, так другие, поэтому лучше уж мы.
— Тогда нужно договориться, чтобы все отказались. Должна же быть профессиональная солидарность. А если нет, то что мы вообще все здесь делаем?
Источник: rbc.ru
